Получив отказ Пальмерстона, Австрия сочла за лучшие молча вывести свои войска из Дунайских княжеств, поставив ещё одну жирную галочку в свой тайный счет претензий к Парижу.
Наполеона III это впрочем, ничуть не озаботило. Почувствовав слабость австрийцев и силу своей позиции в Европе, он только усилил свой нажим на Вену, обращаясь с ней, как обращается богатый господин с ветреной девицей.
Едва только после неудачной атаки союзных сил на Севастополь положение французского императора, как гегемона Европы слегка поколебалось, он немедленно оказал давление на Австрию, требуя от Франца Иосифа присоединения к Франции и Англии по декабрьскому договору 1854 года.
Узнав новые требования соседа, молодой австрийский император пришел в отчаяние, его страна попросту не была готова к войне. Вена в привычной для себя манере могла грозно надувать щеки, сдвигать брови домиком и бряцать оружием и только. Австрийцев одинаково страшила как война с Николаем, так и война с Наполеоном. Господин Буоль стал лихорадочно лавировать между французским послом графом Буркнэ и русским посланником господином Будбергом. Обе стороны оказывали весьма существенное давление на австрийского императора, который отчаянно метался между двумя берегами.
Все решила ультимативная телеграмма французского монарха с требованием дать четкий и ясный ответ на вопрос - с кем из воюющих сторон Австрия? Европейская солидарность против "диких азиатов" взяла верх, и господин Буоль дал согласие своей страны о присоединении к договору 1854 года, не забыв при этом выторговать у Наполеона обещание, что территориальное положение Италии и существующий в ней общественный порядок не будет нарушен на время ведения войны с Россией.
Французский император, не раздумывая, приказал своему министру иностранных дел Друэну де Люису составить специальное соглашение по Италии, текст которого был показан венскому послу Гюбнеру и австриец остался доволен им.
Перед решающим для себя моментом Вена взяла двух дневную паузу, которая очень сильно нервировала французского монарха. Отчаянно блефуя, он, затаив дыхание, ждал решение молодого Франца Иосифа. В тот день в императорском дворце Тюильри царило мрачное молчание. Наполеон был полон самых дурных предчувствий в отношении Вены, и, когда лакей внес на золотом подносе телеграмму от графа Буркнэ, за обеденным столом воцарилось гробовое молчание. Все члены императорской семьи с замиранием сердца смотрели на Наполеона, торопливо разворачивающего свернутый бланк телеграммы.
Быстро ознакомившись с её содержанием, император торжественно прочитал сообщение из Вены вслух и с совершенно не свойственным ему порывом обнял императрицу, а затем поздравил всех присутствующих на обеде лиц.
Сразу после этого на парижской и лондонской бирже был отмечен рост ценных французских бумаг - главного показателя доверия банкиров к политике императора. Наполеон остался очень доволен верностью и правильностью своего политического расчета.
Демонстрируя истинную политику венского двора, господин Буоль до самого последнего часа настойчиво внушал Будбергу, что Австрия готова остаться нейтральной страной для России на время войны. Когда же стало известно, что Вена все же присоединилась к союзникам, в порыве гнева Будберг потребовал от австрийского императора свой паспорт, и только личное вмешательство императора Николая предотвратило отъезд русского посла.
Назвав Буоля "лжецом и негодяем", русский император все же не хотел открытой конфронтации с Веной, хотя не исключал возможности начала войны. В эту трудную минуту русского царя поддержал фельдмаршал Паскевич. Готовясь принять под командование Дунайскую армию, он со всей ответственностью заверил своего государя, что в случае войны сумеет остановить австрийские войска на Днестре.
Как показали последующие события, удержание Николаем своего посла в Вене был очень правильным ходом русского императора. Отбросив в сторону всю свою прежнюю симпатию к австрийской державе, Николай Павлович теперь только с холодностью циника взирал на мельтешение австрийского министра, усиленно пытавшегося убедить Будберга в фатальном стечении ряда обстоятельств, вынудивших венский престол подписать договор. Прошел месяц, другой, третий, а венцы все продолжали хлопотать вокруг русского посла, и Николай полностью уверился, что скорой войны с Веной не будет. По крайней мере, пока русское воинство не потерпело нового поражения под Севастополем.
Уступив нажиму Парижа, австрийцы сильно осложнили свое положение в Германском союзе, в котором большинство немецких земель во главе с Пруссией крайне негативно относились к возможности участия Австрии в военном конфликте с Россией. Бавария, Гессен, Силезия, Нассау с самого начала конфликта настойчиво призывали Вену сохранить свой нейтралитет и не позволить разгореться большой европейской войне. Немецкие государства не желали воевать с русскими из-за балканских интересов Австрии.
Подобная позиция членов Германского союза очень сильно беспокоила господина Буоля, чья страна издавна привыкла считать себя лидером этой конфедерации. Особенно его насторожило выдвижение Бисмарка на пост президент-министра Пруссии. Острый ум австрийского дипломата сразу определил в нем очень амбициозного и довольно опасного для Вены политика. Буолю было достаточно немного пообщаться с прусским премьером, чтобы убедиться, как тот разительно отличается от своего постоянно сомневающегося предшественника.
Буоль попытался по своим каналам повлиять на прусского короля Вильгельма в отношении кандидатуры Бисмарка на премьерском посту, но тот был абсолютно глух к мнению венских лоббистов, стоя на своем решении.
Новый 1855 год не принёс Францу Иосифу и его министру спокойной жизни. Если январь и февраль прошли под знаком лавирования между русским и французским послом, то март месяц был поистине богат на сюрпризы. Ведя только одному ему понятную политику, император Луи Наполеон неожиданно озвучил свое видение европейских границ.
Продолжая декларировать политику реванша 1815 года, французский монарх открыто заявил свои претензии на те земли, что, по его мнению, были насильственно отторгнуты из единого тела Франции силою оружия и принуждения. И большая часть территориальных претензий была предъявлена именно Германскому союзу, в который входила Австрия.
В первую очередь французский император желал восстановить франко-германскую границу по Рейну с получением в свое владение области Пфальц и городов Ахен, Трир и Кельн. Так же в составе своей империи Наполеон видел Бельгию и Пьемонт как несправедливо утраченные французские земли по решению Венского конгресса.
Следуя примеру своего великого дяди, он не стал открыто претендовать на Голландию и вольный город Гамбург с окружающими его землями, однако они были обозначены как территории, в которых французская корона хотела иметь свое первостепенное влияние.
Конечно, это не было озвучено как официальное требование Франции к своим соседям, а лишь только высказывания императора Наполеона в частных беседах и только. Однако не нужно было иметь большого ума и фантазии, чтобы предсказать последующие шаги нового Бонапарта.
"Если на стене висит ружье, оно рано или поздно выстрелит" - гласит народная мудрость. Господину Буолю вместе с другими министрами иностранных дел Германского союза только оставалось гадать, когда это случится.
Озвучив свои претензии к Европе и не получив после этого бурю гневных протестов от бельгийцев и от немцев, Луи Наполеон продолжал виртуозно вести свою партию, пользуясь попустительством Лондона. Прошло чуть более недели, как император преподнес новый сюрприз для Германского союза, хотя он вполне просчитывался, учитывая прежние заявления Бонапарта.
Так на встрече с представителями польской эмиграции, французский монарх громогласно объявил себя другом и защитником польской нации, несправедливо лишившейся своей государственности. После восторженной бури аплодисментов высокородной шляхты и их клятвенных заверений в преданности французскому престолу, Наполеон торжественно провозгласил, что собирается добиваться возрождения свободной Польши в рамках бывшего Варшавского герцогства.
Это было обозначение территориальных требований не только к русским, владеющим 70 процентами территории герцогства, но и к австрийцам и пруссакам получивших согласно решению Венского конгресса Краков и Познань.
И вновь заявление французского монарха было терпеливо проглочено, поскольку обещания полякам не были подкреплены официальным заявлением французской стороны. Мало ли чего мог пообещать император Наполеон кучке страждущих эмигрантов ведь, как правило, в большой политике от слов до дела пролегает огромное расстояние.
